Тяжелая неделя

Понедельник

Неделя начиналась для Аллы очень плохо. На вечер понедельника в школе назначили родительское собрание. Классная руководительница Изольда Борисовна встала возле приоткрытого окна, из которого веяло теплым весенним ветерком и обвела тяжёлым взглядом собравшихся родительниц. Те поёжились.

- Плохо, дамы, - процедила сквозь зубы Изольда Борисовна. – Очень плохо. Наш класс заканчивает год с отвратительными результатами. Такого сборища тупиц я не видела за все свои двадцать пять лет в школе! 

Алла устало вздохнула. «Лучше бы сразу пороть начала, без предисловий, быстрей освободились».

- На сегодняшнем педсовете нашему классу было уделено особое внимание. Клавдия Борисовна очень, очень недовольна нашими результатами, - на слове «недовольна» голос учительницы предательски дрогнул.

«Вот оно что, влетело ей на педсовете, вот и разоряется». Директор школы Клавдия Борисовна отличалась крайне суровым нравом и умением донести свое раздражение до любого провинившегося, неважно, ученик ли это, учитель или родительница. Алла имела несчастье однажды, несколько лет назад, ощутить гнев Клавдии Борисовны на своей шкуре (её дочь Леночку тогда вместе с ещё тремя ученицами застукали на списывании во время экзамена), и это были очень сильные впечатления.

В данный момент она одновременно испытывала по отношению к Изольде Борисовне сложную палитру чувств: сочувствие при мысли о том, как сейчас пламенеет у преподавательницы та часть тела, что скрыта под строгой юбкой (заодно стало ясно почему, против обыкновения, она ведёт собрание стоя), ехидное злорадство и дрожь предчувствия того, с какой жестокой мстительностью Изольда Борисовна будет переносить терзающий её тело жар на тела дрожащих в испуге родительниц.

- С вашими чадами работа уже была проведена. Все получили положенное внушение. Теперь ваша очередь.

Речь Изольды Борисовны прервал тихий стук в дверь.

- Кто там?

Дверь приоткрылась, и в класс робко проскользнула Анечка – худая женщина, с платком на голове.

- Простите, Изольда Борисовна, меня в 7Б зад… задержали, - слегка заикаясь, произнесла она. Учительница махнула рукой, и Анечка, шелестя длинной, до пят, юбкой, прошла к свободному месту, рядом с Аллой. Анечка принадлежала к традиционной семье, с пятью детьми. Все они учились в одной школе, в разных классах, поэтому каждое появление Анечки в школе оборачивалось для неё суровым испытанием. Вот и сейчас, судя по тому, как осторожно она присела на краешек стула и поёрзала, собрание в 7Б не обошлось для неё без последствий.

- Процедуру вы все знаете, - продолжила Изольда Борисовна. – Я называю фамилию, говорю, сколько двоек в четверти грозит вашему чаду, вы выходите сюда, оголяетесь, нагибаетесь и получаете свою порцию. Вопросы есть?

Анечка несмело подняла руку.

- А можно… меня первой? Мне ещё в девятый класс идти. И в десятый ещё.

Изольда Борисовна поправила очки и сказала с ноткой лёгкого разочарования в голосе:

- А к вам, уважаемая родительница у меня претензий нет. Ваше чадо как-то ухитрилось выйти в этой четверти на тройки и по химии, и по географии, и даже по русскому языку. Похоже, подействовало внушение, произведённое на прошлом собрании.

- Так я это… могу идти? – пролепетала Анечка.

Изольда Борисовна покровительственно кивнула, и Анечка быстро и легко, как привидение, скользнула по ряду и выскочила за дверь. Алла посмотрела ей вслед с завистью, но тут же подумал, что завидовать тут нечему – уж в девятом-то классе ей наверняка прилетит на орехи, да и в десятом тоже.

Тем временем привычный процесс «раздачи сестрам по серьгам» стартовал в своей рутинной манере. Родительницы одна за другой поднимались со своих мест и подходили к учительскому столу. Никакого стеснения они не испытывали, в конце концов, знакомы не первый год, и большинству из собравшихся в классе уже не раз приходилось обнажать караемую часть тела в присутствии остальных. Хотя, конечно, одни получали свое чаще, чем другие, а кое-какие мамаши отличниц и вовсе оставались лишь свидетелями. Всё-таки есть в этом что-то несправедливое… вроде бы, и занимается она с Леной постоянно, и девочка у нее умная, а все равно – двойки да тройки в четверти каждый раз вылезают.   

Внушение Изольда Борисовна проводила при помощи специального школьного ремня – кожаной толстой ленты, закрепленной на деревянной рукояти и разрезанной на две половины. За тройку полагалось десять ударов, за двойку – двадцать, за «неуд» по поведению – тридцать, плюс к тому классная руководительница могла добавить ещё двадцать штрафных ударов «за недостаток прилежания». Что это такое, никто толком не понимал, впрочем, Изольда Борисовна таким правом пользовалась редко.

Аллу классная руководительница подняла с места шестой, сообщив, что её дочь выходит в этой четверти на четыре тройки, к некоторому облегчению Аллы (хотя и это получалась приличная порция, особенно с учётом ожидавшей её на следующей день неприятной процедуры). Алла подошла к месту экзекуции, решительным движением подняла юбку и спустила трусики, затем улеглась животом на стол, вцепилась руками в его края и зажмурилась. Изольда Борисовна уже, должно быть, подустала, но многолетняя тренировка давала о себе знать – все свои жертвы она стегала с одинаковой силой.

Направляемый умелой рукой ремень взвился в воздух и с треском обрушился на середину воспитуемой телесной территории. Алла скривилась, втянула сквозь зубы воздух. Первый удар всегда застаёт врасплох, первый удар переводит из ситуации обыденности в ситуацию наказания, превращает из обычной родительницы в жертву. Первый удар разбивает скорлупу самоуверенности и самоуважения, ну или хотя бы надламывает её. Всё-таки пока есть силы не кричать, можно делать вид, что ты сохраняешь самообладание, несмотря на распространяющийся жар, несмотря на кожаную полосу, жалящую плоть раздвоенным языком.

Вот и первый десяток ударов миновал. Изольда Борисовна всегда делала небольшой перерыв после каждого десятка. Переводила дух, аккуратно вытирала гигиенической салфеткой выступивший на лбу пот, давала жертве возможность прийти в себя (а не то в состоянии шока родительница могла бы соскочить со стола или начать закрываться руками).

Алла прикрыла глаза, постаралась максимально расслабиться и отдышаться, но это не слишком-то помогло. Следующий десяток ударов выбил из неё глухие стоны, а на третьем десятке она начала вопить безо всякого стеснения. Перед четвёртым десятком перерыв оказался чуть дольше. Алла даже начала чувствовала, как лёгкий сквознячок из форточки гуляет по её спинке, на которой выступили капли пота. «Не простудиться бы», - подумала она с тревогой. - «Не время сейчас простужаться». Но тут на раскрасневшиеся ягодицы обрушился удар, выбивший все мысли из головы. Алла вздёрнула голову и закричала.

После того как Изольда Борисовна закончила со всеми провинившимися, она произнесла короткую энергичную речь, призвав родительниц тщательнее следить за домашними работами своих чад, а также проинформировала об увеличении со следующего учебного года платы за охрану. Известие было встречено гулом недовольства, впрочем, быстро затихшим. Родительницы быстро собрались и вышли в коридор. Из соседних кабинетов раздавались шлепки и вскрики – вразумление шло своим чередом.

Вернувшись домой, Алла первым делом осмотрела свою ненаглядную дочурку и убедилась, что та получила свою долю наказания. Многие родительницы после возвращения с собрания устраивали своим чадам второй сеанс, руководствуясь принципом «порка в школе = порка дома», но Алла считала это чрезмерным. Мало того, она даже намазала пострадавшее место дочери кремом. Иногда, правда, она думала, что, может, в ее снисходительности и причина такой плохой успеваемости Лены. Отпустив Лену делать уроки, она легла на диван и положила на ягодицы пропитанное холодной водой полотенце.

В такой расслабленной позе её и застал вернувшийся с работы муж. Алла пожаловалась ему на строгость Изольды Борисовны, повышение платы и в целом на непростую жизнь, но сочувствия не встретила. «Сама виновата, надо было уроки лучше проверять», - проворчал он, - «а в субботу мы ещё раз повторим процедуру, чтобы лучше запомнила» (в отличие от Аллы принципа «порка в школе=порка дома» он придерживался неукоснительно, правда, распространял это правило только на жену). Алла горько всхлипнула, но промолчала. Да и что тут скажешь? Она ведь помнила, что впереди у неё вторник и новое испытание.

Вторник

Трехэтажное кирпичное здание Районного Отдела Исполнения Наказаний угрюмо возвышалось над Аллой, застывшей у входа и всё никак не решавшейся войти. Тридцать плетей за переход дороги в неположенном месте, надо же такое придумать. Да все всегда там переходят. А гайцы об этом знают, вот и сидят в засаде. А потом подскакивают: «так, гражданочка, нарушаем» и смотрят ещё с таким злорадством. Знают же, что закон на их стороне, так что придётся глупенькой гражданочке идти в РОИН, разоблачаться, да подставлять свои округлости под плеточку. А плеточка, между прочим, треххвостая, так что тридцать ударов – все равно что девяносто. Да и экзекуторшы в РОИН суровые и опытные – дерут со всей силы, так что тридцать ударов за все триста покажутся. Как будто не гражданку, перебежавшую улицу в неположенном месте, бьют, а закоренелую рецидивистку. А впрочем, поправила себя Алла, настоящим-то рецидивисткам куда хуже приходится. Для них, небось, тридцать плетей – так, лёгкая разминка.

И ведь все бы ничего, если не вчерашнее родительское собрание. За ночь краснота и припухлость по большей части сошли, зато начали формироваться синяки, и сама мысль о том, что её сейчас будут хлестать по и без того избитому телу, вызывала жуткую тоску. А что делать. Пропуск назначенной даты наказания без уважительных причин влёк за собой автоматическое удвоение количества ударов, так что вопрос стоял в том, получит ли она свои тридцать плетей сейчас или шестьдесят потом.

Алла вздохнула, собралась с силами и двинулась к входу в здание. В окошко регистратуры на нее уставилась недовольная молодая блондинка с капризно поджатыми губами.

- Чё так поздно? У нас обед через полчаса!

- Ой, простите. Но, может, успеем?

- А что там у вас? Тридцатничек? Ну это, наверное, да. Так, вот предписание, идёте к Валентине Ивановне…

- А где она? Там же, на первом этаже?

- Не, переехала. Чаще заходить к нам надо, гражданочка!

Блондинка зашлась в приступе смеха. Алла, которой было ничуть не смешно, поспешно сгребла предписание, посмотрела на номер кабинета – 27 – второй этаж, значит. Но идти до лестницы всё равно через первый этаж, вызывавший у неё не самые лучшие воспоминания.

В коридоре первого этажа на скамейках для посетителей вольготно расположилась девичья компания. Все молодые, легко одетые, разговаривают громко и грубовато. Понятно, полиция накрыла бордель и привезла всех на предварительное вразумление. Алла поколебалась, не желая идти мимо этих дамочек. «Что же за невезуха-то сегодня», - подумала она обреченно.

Но тут открылась дверь кабинета, оттуда вышла девушка в растрепанной одежде, по лицу её бурными потоками стекала тушь. Все остальные немедленно сгрудились вокруг вышедшей, а она кокетливым жестом задрала юбку и сказала: «вот ни капельки не больно», хотя судя по дрожи в голосе, в её словах было больше бравады, чем искренности. Воспользовавшись тем, что внимание девушек сосредоточилось на их свежевыпоротой товарке, Алла бочком, бочком проскользнула между них и быстренько нырнула на лестницу.

Второй этаж оказался тихим и пустым, на дверях почему-то не было номеров. И табличек тоже не было. Алла слегка затосковала, представляя, как сейчас опоздает и ей придётся ждать весь обеденный перерыв, нервничать, сидеть на твёрдой скамейке (что для неё само по себе являлось не самым приятным делом). В отчаянии она постучала в ближайшую дверь, дёрнула за ручку и вошла.

На неё изумлённо уставились две пары глаз. Одна принадлежала полностью обнаженной женщине, лежащей на скамейке посреди кабинета. Другая – крепко сбитой экзекуторше, застывшей над этой самой скамейкой с розгой в поднятой руке.

- Ой, - сказала Алла, - и-и-извините…

- Стучаться надо! – возмущённо крикнула лежащая на скамье женщина. – Что за наглость!

- Я стучалась, - слабо возразила Алла, - я просто узнать хотела…

- Тут вам не справочная, - продолжила дама, обратив к Алле раскрасневшееся лицо, обрамленное светлыми кудрявыми волосами. В этот момент экзекуторша с резкой силой опустила руку, вытянув женщину в кудряшках по заду. Та взвизгнула и завертелась.

Экзекуторша неторопливо обошла скамью и подошла к Алле:

- Что там у тебя?

- Мне кабинет 27 надо… Валентина Ивановна… - и испуганно протянула предписание.

- Валя в 37 кабинете, на третьем этаже, - сказала экзекуторша и, прищурившись, глянула на листочек. – А, тут просто ошибка, опять Светка, небось, напутала. В 37 кабинет тебе надо, голуба, давай быстрее, пока до обеда. Там же очередь, небось, у Вали-то, у ней завсегда народу полноть…

Тут ее прервала женщина на скамье:

- Эй, мне что, тут так и дальше лежать? Обед уже скоро!

Экзекуторша покосилась на нее с неодобрением:

- Вот ведь торопыга. Ну ничего, ничего, щас все будет. Ух, как щас все будет. А ты иди, иди, голуба.

И двинулась обратно к скамье неторопливой, устрашающе-неотвратимой походкой.

- Спасибо, - крикнула ей Алла в спину, вылетела пулей в дверь и устремилась вверх по лестнице.

Кабинет 37 она нашла сразу. Возле обитой звукоизолирующим материалом двери на скамейке сидели три женщины. Одна – молоденькая худенькая девушка в топике и джинсах, слушала плеер, прикрыв глаза. Рядом с ней сидела красивая брюнетка в обтягивающем черном платье до колен, с загорелым и замкнутым лицом. Третья женщина, средних лет, в строгом длинном платье и платке, выглядела добродушной и приветливой. Она явно обрадовалась появлению Аллы и тут же зачастила:

- К Валентине Ивановне, девонька? Что ж ты так поздно-то? До обеда-то всего ничего. Смотри, как бы ни пришлось тут целый час сидеть, ждать. Что у тебя случилось-то?

 - Переход дороги в неположенном месте.

- А, ну это ничего. Это, может, успеется. А меня СЭС опять накрыл. Магазанчик у меня на рынке, на тутошнем. Ох, скажу тебе, девонька, не магазинчик, а сплошное наказание. То СЭС, то пожарные, то налоговая, то инспекция, и все сюда гонят.

Слова женщины прервал резкий и громкий сигнал, и на табло над дверью зажглась надпись «Войдите». Девушка в джинсах, поглощённая музыкой, этого не заметила. Сидящая рядом брюнетка тронула её за локоть. Девушка вздрогнула и сняла наушники, поднялась на ноги с обречённым видом, надрывно всхлипнула и нырнула за дверь. Тут же сигнал утих, а вместо надписи «Войдите» зажглась «Не входить! Идет порка!».

Собеседница Аллы проводила девушку сочувствующим взглядом.

- Эх, молодежь… Так вот, мало того что розги да плети прописывают, ещё и сюда гонят. Раньше-то как хорошо было, на рынке своя экзекуторская, сбегала туда быстренько, получила должное и назад, на работу. Так нет же, централизация у них, понимаешь. И этот… аутсорсинг! Слово-то какое басурманское, тьфу. Вот и ходишь, и ходишь, а тут и записываться надо заранее. И то у них обед, то технический перерыв, то дежурный экзекутор заболел. Очередь опять же. Представляешь?

Алла покивала сочувственно.

- Так вообще раньше все было чиннее как-то, правильнее. Я-то еще помню, как на рынке помост стоял, так прям на помосте и драли. Разложат на кобыле, и давай высвистывать. На свежем воздухе оно же полезнее. Опять же, людЯм какое-никакое развлечение. Телевизоров да интернетов ваших тогда ж не было. А тут прям целое представление.

- А… мммм… - не смогла удержаться Алла, - вас тоже… на помосте?

- Нет, - с легким оттенком сожаления ответила женщина, - я тогда ещё совсем малая была. А вот хозяйку мою, Аграфену Тихоновну, однажды поймали на недовесе. Ну и потащили на помост, на кобыле разложили и так кошками отжарили… так отжарили… ох, и вспоминать страшно.

Она как бы в испуге мелко закачала головой под завороженными взглядами и Аллы, и брюнетки. В этот момент распахнулась дверь в экзекуторскую, и вышла девушка. Одной рукой она утирала слезы, а другой очень осторожно массировала заднюю поверхность джинсов. Девушка медленно закрыла дверь и двинулась по коридору, потом остановилась, обернулась и прерывающимся от рыданий голосом сказала:

- Просили… больше не занимать… обед…

И двинулась дальше. Соседка Аллы покачала головой и сказала:

- Что-то больно быстро с ней разобрались. Халтура… везде халтура… Вот раньше-то бывалоча секли как положено. С толком, с расстановкой. Не спеша. Да и стегали по-серьезному. Вона хозяйка моя, Аграфена Тихоновна, уж на что баба была здоровая. Пудовый мешок муки одной рукой поднимала. А и то после кошек сама на своих ногах идти не могла. Так ее, болезную, на рогожку положили и в сарайчик отволокли отлеживаться. А сейчас что, разве ж это порка…

Ее слова прервал звук сигнала, а над дверью вновь загорелось «Войдите». Брюнетка встала, одернула платье  и решительно зашла в кабинет.

- Гордая… ну ничего, пообломают ее сейчас. Эх, девонька, вот что я тебе скажу, заносчивые больно все стали. Никакого смирения. А все почему? Да потому что гуманизм и забвение традиционных ценностей! Вот раньше как бывало. Пойдешь в церковь, на исповедь. Расскажешь батюшке, что да как. Он тебе епитимью и пропишет. Отведут тебя, многогрешную, на церковную паперть да разложат там. Батюшка тело святой водой окропит, а дьяконы тебе вразумят от всей души. Перед скамейкой икону поставят, чтобы смотрела да умилялась. На колокольне звонарь удары отбивает. Народ смотрит, крестится да сочувствует. А если вина большая, то матушка после вразумления расплавленным воском из свечки на тело покапает. Тут уж прям такое очищение настает, такое очищения. Никакая баня рядом и не стояла. Потом снимут со скамейки тебя, многогрешную, в часовенку отведут, положат перед иконостасом. Матушка поврежденные места елеем смажет, и лежишь ты в полном расслаблении. А сейчас что. На паперти пороть запретили, разве что могут где в подвале постегать, да разве ж это дело.

Она безнадежно махнула рукой и замолчала, уйдя в воспоминания. Алла застыла, стараясь не привлекать внимание соседки, чтобы не получить еще одну порцию истории о старых добрых временах. Так они сидели в полной тишине, пока не отворилась дверь. Брюнетка вышла такой же строгой и гордой походкой, как и зашла. Ничто в ее облике не показывало, какие страдания ей пришлось пережить, разве что лицо слегка разрумянилось, а глаза немного покраснели.

Сигнал на сей раз прозвучал очень быстро, так что предыдущая жертва не успела ещё дойти до лестницы.

- Ну что же, - сказала соседка Аллы, вставая, - пора кума на расправу.

Размашисто перекрестилась и шагнула за дверь. Алла придвинулась поближе к двери, почувствовала, как  от трения о поверхность твердой скамьи заныли следы от вчерашнего вразумления. Она постаралась расслабиться и успокоиться. «Тридцать плетей… подумаешь, что тут такого, могло быть и хуже. И гораздо хуже могло быть. Сейчас все быстренько закончится… У них вот-вот обед, размусоливать не будут, и пойду я, солнцем палимая, с драной задницей домой. Отлеживаться».

Соседка вышла минут через десять, вытирая слезы кружевным платочком. Лицо ее выглядело заметно кислее, чем до процедуры, но все столь же бодро.

- Халтура, как есть халтура, - возмутилась она после того, как закрыла дверь, - разве ж так можно? Сыпет и сыпет, ровно горох из мешка. Тело ж должно каждую розгу прочувствовать, пострадать, через душу пропустить! А тут – сплошной формализм. Привязали, отстегали… Да ещё и розги пластиковые! Разве ж это дело? Розга должна быть натуральная, свежесрезанная. Такой розге тело радуется, от такой розги одна польза. А синтетика только кожу рвет, да и все. Вот от того и нет порядка в стране! Подлинности нет! Все заменители одни. Традиции забыли!

Раздавшийся сигнал прервал ее возмущенную речь к радости Аллы. Она быстренько вскочила на ноги и юркнула в экзекуторскую. Перед ней оказалась комната с двумя  окнами, заливавшими пространство солнечным светом. В комнате стояли две длинные плоские скамьи, одна скамья с небольшим подъемом, кожаная «кобыла», косой деревянный крест, а с потолка свисали цепи с прикрепленными наручниками. Возле двери за обычным канцелярским столом (несколько контрастировавшим с общим антуражем) сидела Валентина Ивановна – невысокая, коренастая женщина средних лет, одетая в белый халат (почему-то государственным экзекуторам выдавали такие же халаты, как медикам). Вид у нее был усталый и раздраженный.

- Всё? Никого больше не осталось? – спросила она, даже не поздоровавшись, хотя Алла тут же подумала, что пожелание здоровья со стороны экзекуторши звучало было несколько цинично.

- Всё. Я последняя.

- Хорошо. Что ж сегодня за день такой… всё прут и прут. Да ещё и с претензиями. Розги им, вишь ли, натуральные подавай. Что там у тебя?

Алла протянула предписание.

- Угу. Тридцатничек, значит. Треххвосткой. Ну это мы быстро управимся. Раздевайся и на скамью. Вон на ту, с подъемом. Чтобы мне целиться легче было. Треххвостка – инструмент серьезный, он  меткости требует. Обувку можешь оставить.

Алла быстренько стянула через голову платье и кинула его на стол, отправила туда же лифчик и трусики. Прикрывая грудь и лобок, пошла к скамье.

- Стоп! А это что у нас такое?

Алла замерла на месте, а подошедшая Валентина Ивановна наклонилась и несколько грубо провела ладонью по следам на ягодицах.

- Муж, что ли, поработал?

- Нет. Это в школе. Вчера родительское собрание было.

- Ага. Понятно. Аккуратная работа, сразу видно, опытный педагог… Эх, помню, когда мои два оболтуса в школе учились, меня и не так песочили.  Ну да ничего, живём-то все рядышком. Попали ко мне обе классручки, сначала одна, потом и другая. Ох, и отлупцевала ж я их, так вопили, до сих пор вспомнить приятно. Слушай, а у тебя ведь в предписании не написано, как пороть. Хочешь, я тебе часть ударов на спинку положу? Всё полегче будет.

Алла на мгновение задумалась: удары по спине она не любила, но и подставлять  под плеть и без того настеганную попу не очень-то хотелось, и сказала:

- Давайте десяток по спине.

- Договорились. Ну, лягай.

Алла изящно распростерлась на скамье, Валентина Ивановна быстро привязала ей руки и ноги ремнями, так что Алла почти не могла  шевелиться, и сняла со стены плеть. Алла поглубже вдохнула воздух, и порка началась. Первый удар обжег кожу аккурат посередине ягодиц, заставив Аллу резко выдохнуть и стиснуть зубы. Школьный ремень не шёл ни в какое сравнение. На втором ударе экзекуторша пустила хвосты веером, так что они накрыли одновременно едва ли не всю поверхность. Алла выгнулась, насколько позволяли ремни, и застонала, успев краешком сознания отметить, что Валентина Ивановна действительно слишком частит. Третий удар наложился на болевой эффект от предыдущих двух, и Алла расслабленно шлепнулась животом обратно на скамью, чувствуя, как сознание медленно уплывает куда-то вдаль… Но тут же её накрыл и вернул к жизни четвёртый удар. Алла закричала во всю мощь лёгких. И не переставала орать после каждого следующего обжигающего удара.

К двадцатому удару Алла уже едва соображала от боли, и даже не сразу поняла, что первая часть наказания закончилась.

- Ты поплачь, поплачь, - утешительным голосом произнесла Валентина Ивановна, - так оно завсегда легче, со слезками-то.

- Больно, - пожаловалась то ли ей, то ли судьбе Алла.

- А то, конечно, больно, для того и бьют, чтобы больно было. Ладно, некогда мне тебя утешать. Принимай последнюю порцию.

- Не надо…

Но экзекуторша, не слушая никаких возражений, вскинула руку и стеганула жертву по лопаткам.

- Ааааа, - Алла снова забилась в путах, пронзенная болью.

Удары сыпались всё так же часто, не давая передохнуть и сбивая дыхание. Но всё же было их меньше, и когда в десятый раз плеть прочертила три красных полосы на теле, Алла облегченно прижалась щекой к скамье, пока Валентина Ивановна шустро расстегивала ремни.

- Вот и все. Вставай, одевайся. И в медкабинет. На втором этаже, сразу возле лестницы.

- Сейчас, сейчас, - пробормотала Алла, чувствуя, что встать сейчас будет ой как непросто.

- Не разлеживайся тут. Можешь в медкабинете потом полежать. Они разрешают.

Алла медленно сползла со скамьи и поняла, что все не так уж и плохо. Тело саднило, но двигаться она могла. Мало того, даже смогла одеться без посторонней помощи, порадовавшись тому, что предусмотрительно нарядилась сегодня в свободное платье. Хотя спину всё равно припекало, ограничивая движения, но терпимо.

Получив от экзекуторши оформленное предписание, она вполне бодро добралась до медкабинета, разделенного ширмами на несколько частей. Там Алле пришлось снова разоблачиться и лечь животом на кушетку. Медсестра смазала раны заживляющим гелем, измерила давление и спросила насчёт жалоб. Алла честно сказала, что жалоб нет, и попросила разрешения немного полежать.

- Да лежите, чего уж там, - пожала плечами медсестра. – Хотя мы обычно после такого легкого наказания сразу домой отправляем, но сейчас всё равно обед, народу немного. Так что лежите, только не очень долго.

С этими словами она запахнула ширму, оставив Аллу в одиночестве размышлять над вопросом: если это было легкое наказание, то каково же тяжелое?

Лежать просто так ей, впрочем, достаточно быстро наскучило. Кряхтя и ойкая, она натянула одежду, забрала у медсестры предписание и пошла отдавать его в регистратуру.  За стойкой сидела все та же цинично-смешливая блондинка. Но когда Алла хотела уже протянуть ей предписание, с улицы зашли несколько женщин, одна из них вдруг хищно устремилась к регистратуре.

- А, заблудившаяся. Ну что, нашла нужный кабинет?

- Ддда…, - Алла не сразу узнала в женщине, одетой в строгий деловой костюм, ту самую даму с кудряшками, которую она видела на втором этаже распластанной на скамье и отсвечивающей розовой нахлестанной попой.

- Дайте-ка посмотреть.

Она вырвала у  Аллы предписания и торжествующе воскликнула:

- Ага! Так я и думала! Двадцать восьмой вместо тридцать восьмого. Как это понимать, а, Светочка?

Блондинка за стойкой, разом как-то скукожившаяся, пробормотала:

- Да я случайно… я сейчас замажу…

- За случайно – бьют отчайно! Мне надоело, что на меня из-за вас то и дело взыскания сыпятся! Порядок должен быть, по-ря-док! После смены зайди ко мне в кабинет, у нас с тобой будет очень серьезный разговор.

Блондинка испуганно кивнула и, как показалось Алле, немного всхлипнула. Впрочем, Алле было ее ничуть не жаль. Состояние собственного тела занимало ее сейчас куда больше, чем чьи-либо проблемы. «Домой, скорее домой. Диван, холодное и мокрое полотенце, плитка шоколада – вот всё, что мне нужно»,- и с этой мыслью Алла покинула гнетущее здание РОИН. 

Среда

Наверное, не стоило идти сегодня в фитнес-центр, но за Аллой уже числились два прогула в этом месяце, да и нельзя же взрослой женщине все время валяться на диване с мокрым полотенцем на заднице. Надо же и в свет выходить. Правда, заниматься нормально было трудновато, движения отдавали болью в поврежденных местах, поэтому Алла лишь немного походила по беговой дорожке и направилась на групповые занятия по растяжке. Тянуться было несколько болезненно, но терпимо. К тому же Наташа, их тренер, поняв проблемы подопечной, не слишком-то в ее отношении зверствовала.

Тренировка уже заканчивалась, когда в зал неожиданно зашли директор центра – могучий мужчина, бывший борец-вольник, и его заместительница, уступавшая директору размерами, но рядом с обычной женщиной выглядевшая великаншей. «Неужели проверка?» - подумала с ужасом Алла.

- Так-так, - ласково сказал директор. – Занимаетесь, девочки? А давайте-как посмотрим, какие у нас спортивные успехи.

Проверка, как обычно, состояла в наборе упражнений: приседания, стойка на локтях, выпады, прыжки на месте и так далее, выполненных в среднем темпе. Первой из игры выпала крупнокостная (как она сама про себя говорила) Ирина, на приседаниях «сломались» ещё две женщины. Алла каким-то чудом сумела пройти почти до конца, но стойка на локтях доконала и ее. В конце концов, остались лишь две девицы, Алла никак не могла запомнить, кто из них Катя, кто Настя, очень уж были похожи – обе крепкие, худощавые,  загорелые, да и спортивную одежду они носили одинаковых брендов. Катя-Настя отошли в сторонку и с явным удовольствием на лицах приготовились наслаждаться зрелищем.

- Так, - директор окинул оставшихся взглядом, не предвещавшим ничего хорошего. – Ты! – ткнул он пальцем в Ирину, - пойдёшь под прыгалки.

Ирина поёжилась.

- Прыгалками я, пожалуй, сам поработаю.

Ирина поёжилась ещё сильнее и вздохнула.

- Вы двое, - указал он на тех, кто спёкся на приседаниях, - получите ремня. Остальным – шлёпалка. И тем, и другим – по 25 ударов.

«Уф, повезло», - подумала Алла. Шлёпалка  - штука лёгкая, под шлёпалкой жить можно… если бить ею по неповрежденной коже. А вот каково придется той коже, которую до этого два дня стегали безо всякой жалости, вот это большой вопрос.

Заранее начавшая всхлипывать Ирина спустила до колен шорты и трусики, затем легла животом на фитбол. Заместительница и тренер подхватили ее – одна за руки, другая за ноги – и растянули. Директор подошел к жертве, разматывая на ходу прыгалки.

 - Ииии… раз! – влепил со всей мощи прыгалками по пухлым ягодицам Ирины. Та дернулась всем телом и издала душераздирающий вопль. На ягодицах заалел первый след.

- Ииии… два! Ииии… три! – директор полосовал свою жертву с явным удовольствием. Ирина вертела бедрами, как веретеном, напрягалась изо всех сил, пытаясь вырваться, но держали ее крепко.

Отсчитав двадцать пять горячих, директор свернул прыгалки. Несчастная Ирина встала с фитбола и с трудом  натянула на багрово-синюшную попу  трусики и шорты.

Следующих девушек секла заместительница. Директор вручил ей свой собственный черный широкий ремень, а потому  наблюдал за экзекуцией, придерживая штаны руками.  Алла глядела на него и с неприязнью думала: а прошёл бы сам директор или его заместительница ту проверку, на которой завалились их жертвы?

По счастью, шлёпалкой всегда били через одежду, так что Алле не пришлось показывать свое истерзанное тело. Но ей пришлось собрать в кулак всю силу воли, чтобы не показать, насколько ей больно от этих ударов. Хорошо еще, что никто ее не держал, шлёпалка считалась слабым инструментом, не требующим фиксации, и никто не мог видеть, как ее лицо кривится, когда инструмент наказания со смачным шлепком врезается в шорты.

После окончания процедуры директор выстроил в одну линеечку всех -  и наказанных, и ненаказанных, и сказал:

- А теперь займемся главной виновницей!  Прошу, в стойку!

Тренерша вышла перед построением, нагнулась вперед и оперлась на руки с безукоризненно выпрямленными ногами, выпятив крепкие упругие ягодицы (Алла в очередной раз позавидовала ее телу). Сначала в ход пошла шлёпалка в руках заместительницы. Тренерша переносила удары со стоическим спокойствием, буквально не моргнув глазом.

 Для следующего этапа наказания заместительницы спустила с тренершы шорты, и в ход снова пошел всё тот же директорский ремень, наполнивший комнату звучными хлопками. Ремень произвел на тренершу заметно большее впечатление:  от ударов она дёргалась и кусала губы, но так и не проронила ни стона, ни хотя бы вздоха. Только иногда мотала головой, да и то, кажется, не столько от боли, сколько чтобы стряхнуть длинные волосы, что лезли ей в глаза.

Отвесив четвертину горячих ударов, заместительница вернула ремень директору, и пока он вдевал ремень обратно в петли, спустила с жертвы трусики. Ягодицы несчастной тренерши уже алели как маковое поле, на котором кое-где проступали синие островки ушибов. Директор не спеша подошел к тренерше и молча нанёс первый удар прыгалками. Смачно, с оттяжкой. Тренерша охнула, дёрнулась всем телом, но сохранила стойку.

Директор размахнулся и влепил ещё сильнее, а затем, почти без перерыва ещё раз. Тренерша завопила, прогнулась и переступила ногами.

- Стоять! – прикрикнул на нее директор. – Если упадешь, начну все сначала!

И снова вытянул по разукрашенным ягодицам отвратительно хлёсткой резиной. От каждого удара Алла вздрагивала, словно ее саму секли. Одна из женщин в линейке громко всхлипнула. Но директор ни на кого не обращал внимания, сосредоточившись целиком и полностью на своей жертве. Тренерша дышала всё тяжелее, вздёргивала от ударов голову, стонала, кривилась, но каким-то невероятным усилием воли продолжала сохранять стойку. Последние пять ударов были хорошо видно, как дрожат ее руки и прогибается спина, но она всё же смогла отстоять наказание до конца.

- Ну что, все всё поняли? – спросил директор, обводя линейку грозным взглядом.

- Да, - ответил нестройный гул голосов.

- То-то же.

И он ушёл, явно довольный собой, а выпоротые женщины, потирая зады, толпой направились в раздевалку. Алла кое-как примостилась на скамеечке и решила подождать, пока все разойдутся, чтобы не светить лишний раз свою истерзанную разными инструментами попку и исхлестанную плетью спину. Сидеть на твёрдой скамейке, правда, оказалось довольно болезненно, но Алла героически терпела, пока большинство женщин не покинули раздевалку. Тогда Алла осторожно встала, разогнулась и, слегка поохивая на ходу, двинулась в душ.

В соседних кабинках кто-то плескался, но она решила не обращать на это внимания. Алла разделась и встала под струи воды, стараясь не подставлять под них повреждённые места. Казалось, что душ смывает не только пот с тела, но и боль, накопившуюся за эти ужасные три дня. Она уже чувствовала себя уже почти восстановившейся, когда её вырвал из задумчивости женский голос:

- Хей, ты погляди-ка сюда!

Алла повернулась, и увидела, что её самым наглым образом рассматривает одна из не подвергнувшихся сегодня наказанию девиц, то ли Катя, то ли Настя. Тут же в кабинку заглянула и вторая девица. Заглянула и присвистнула:

- Ничего себе, как тебя отделали.

- Вы чего? – Алла попыталась закрыться руками и придвинуться спиной к стене, но девицы легко подхватили её и вытащили из кабинки. В раздетом виде они оказались ещё крепче, с перекатывающимися под загорелой кожей мускулами.

- Да, здесь явно плетью поработали, - заявила одна из девиц, бесцеремонно ощупав ягодицы Аллы. – А ты, похоже, плохая девочка, а?

- Я дорогу перешла…. в неположенном месте, - испуганно произнесла Алла.

- Всего-то? А я уж думала, может, у нас тут дерзкая хулиганка завелась, или, может, наркоторговка.

И девицы дружно захохотали.

- Отпустите меня, пожалуйста.

- Ну, ну, не бойся, мы не хотели тебя пугать. Просто интересно стало. А хочешь, мы тебя бальзамом смажем? Хороший бальзам, не пожалеешь.

Алла растерянно посмотрела на них. Ей как-то совсем не хотелось, чтобы ее тела касались эти взбалмошные девицы, но немного бальзама её саднящей коже явно бы не помешало.

Девицы не стали дожидаться ее решения. Одна из них быстро сбегала в раздевалку и принесла бальзам, в то время как другая продолжала поглаживать ягодицы Аллы. Бальзам оказался действительно очень хорошим. Когда одна из девиц начала очень нежно втирать его в кожу Аллы, та сразу почувствовала, как уходит жар.

- А у нее ведь ещё и спинка посечена, - проворковала вторая девица, прижимаясь к Алле всем своим крепким телом.

- Дай-ка я подую, и боль пройдёт, - и она действительно начала дуть на спину, только почему-то очень близко поднося губы, а рукою в это время как бы нечаянно обвив Аллин  живот. Впрочем, Алле стало как-то не до этого, потому что первая девица в порыве целительства покрывала бальзамом всё большую область, причём залезала туда, где никаких следов от плети не было и не могло быть.

От этой двойной ласки – слегка касающихся спины губ и проникающих всё глубже и глубже пальцев, тело Аллы напряглось и вытянулось. Жар, идущий от рубцов на попе и спине, смешался с жаром от рук, губ и прильнувших к ней тел.

- Не надо… хватит…, - слабо прошептала она, со сладким ужасом понимая, что её тело требует противоположного тому, что шепчут губы.

- Чем это вы тут занимаетесь? – от грозного окрика слившиеся воедино женские тела тут же распались. На них с очень мрачным выражением лица смотрела заместительница; огромная, суровая, уперевшая руки в боки. Алла подумала, что хорошо было бы сейчас упасть в обморок, может, тогда от неё наконец-то все отстанут. Но, увы, обморока не случилось.

- Мы это… бальзамом смазывали…

- Ага, видала я, как вы смазываете. Одевайтесь и за мной.

Она развернулась и ушла в раздевалку. Несчастные нарушительницы моральных устоев поплелись за нею, стараясь не смотреть друг на друга.

Когда они оделись, заместительница провела их в небольшую комнату, где хранился спортивный инвентарь и ещё несколько предметов, которых Алла определенно не хотела видеть. Заместительница сняла со стены большую и тяжелую деревянную лопатку с двумя рядами круглых отверстий на рабочей части. Алла чуть слышно вздохнула: лопатка, накрывавшая одним мощным ударом всю наказуемую поверхность, всегда казалась ей самым ненавистным инструментом.

- Что стоите? Нагнулись, ладони на колени.

- Изольда Борисовна, вы это… вы ее не бейте слишком сильно. У нее и так вся задница в синяках.

«Надо же, она, оказывается, Изольда, а ведь Брунгильда ей бы больше подошло», - мелькнула мысль у Аллы. Заместительница усмехнулась и сказала:

- Ладно, по первому разу получит всего восемь ударов. А вот вам, девки, каждой по два десятка всыплю.

- Да как же так… много же…, - возмущенно затараторили девицы.

- Молчать, - гаркнула Изольда Борисовна, - достали вы меня уже своими выкрутасами.

«Значит, я не первая, с кем они так развлекаются», - догадалась Алла. Почему-то эта мысль вызвала в ней неожиданную обиду, хотя она никогда к девицам никаких чувств не испытывала, да и сейчас, когда сошло эротическое напряжение, она их скорее побаивалась.

Все трое приняли одинаковую позу: согнулись и упёрлись руками в колени. Изольда Борисовна подошла к первой девице и, развернувшись туловищем и слегка присев, влепила первый оглушительный удар.

- Ух… Ах… Хох-хох, - девица издала нечленораздельный звук.

Изольда Борисовна снова взмахнула своим страшным оружием и обрушила его на изогнутую заднюю поверхность. Девица завопила уже что-то совсем нецензурное и схватилась руками за повреждённое место.

- Руки убрала, - страшным голосом прокаркала Изольда Борисовна. Девица немедленно послушалась и тут же получила третий удар.

После шестого удара по её лицу потекли слёзы, а кричала она так, что могла бы разжалобить каменную стену. Но увы, Изольда Борисовна была крепче камня, а потому продолжала бестрепетной рукой наносить удар за ударом. Но после шестнадцатого удара она остановилась и сказала едва держащейся на ногах наказуемой:

- Ладно, хватит с тебя.

- Спа… спасибо, - дрожащим от боли голосом простонала девица.

А Изольда Борисовна шагнула к другой жертве, где всё повторилось один к одному. Даже кричала она практически так же, как первая наказанная, с той же громкостью и в той же тональности.

«Близняшки они, что ли», - подумала Алла, - «да нет, вроде не настолько похожи».

Тем временем подошла и её очередь отведать тяжелой деревяшки с дырками. «Какое всё-таки нелепое орудие», - успела подумать Алла, и тут лопатка обрушилась на неё, едва не сбив с ног. Алла переступила ногами, как молодая лошадка и заплакала даже не столько от боли, сколько от обиды на то, что снова так глупо влетела на жестокое наказание, что мир так несправедлив к ней, что лопатка такая тяжёлая и вообще всё идёт не так, как хотелось бы.

Изольда Борисовна била неторопливо и страшно сильно. От каждого удара у Аллы перехватывало дыхание, но, по счастью, Изольда Борисовна давала жертве время отдышаться и подготовиться к следующему удару. Наверное, если бы она била чаще, Алла просто упала на пол и ни за что не встала, какими карами ей ни грозили. А так, она всё-таки смогла пройти через эти восемь ударов, распрямиться и вытереть набежавшие слёзы.

Когда они вышли из фитнес-центра, одна из девиц сказала:

- Слышь, ты это, извини, что так вышло… Может, тебя до дома подкинуть, а?

Алла согласилась, хотя и с некоторой опаской. Но её действительно привезли домой, а не куда-то еще. По дороге Алла полулежала на сиденье, осторожно массируя сквозь платье повреждённую поверхность. На прощание девицы дружно и несколько ехидно ей улыбнулись и сказали хором:

- До встречи!

Алла помахала им рукой. Она всё никак не могла понять, как же ей отнестись к пережитому опыту, тем более что боль в седалищной части очень сильно мешала сосредоточиться.

Дома она заняла уже ставшую привычной позу на диване с мокрым полотенцем на попе и постаралась расслабиться. Алла уже почти заснула, когда в комнату, робко постучавшись, вошла Лена.

- Мама, тут такое дело… - начала она осторожно.

- Что такое? - повернулась к ней Алла, с нарастающим дурным предчувствием.

- Наш дом творчества… Курсы… В общем, это… Англичанка просила тебя завтра зайти. Поговорить.

Алла застонала. Англичанку из дома творчества она помнила прекрасно. Ироничная особа,  обращающаяся с нарочитой вежливостью, всегда с аккуратно заколотыми волосами, строгой осанкой, талией, затянутой в корсет по манере английских домоправительниц. И конечно же, пластиковое ведро с набором классических ротанговых тростей. Разного диаметра и разной длины, и очень-очень жгучих.

- А ещё в музыкальном классе… тоже просили зайти…

- Зайду, - решительно произнесла Алла. – Ко всем зайду. И со всеми поговорю. Кто-нибудь ещё хочет моего комиссарского… то есть домохозяйского тела?

- Нет, - Леночка замотала головой и пулей вылетела из комнаты.

«Вот влипла», - Алла поправила съехавшее полотенце и уткнулась в подушку. – «Нет, надо к доченьке применять самые решительные меры, попа-то у меня не казённая». Впрочем, в глубине души она понимала, что надо не меры принимать, а больше заниматься с Леной и тщательнее проверять её домашние задания. Беда состояла в том, что сама Алла не слишком-то хорошо знала английский, а значит, и помочь Лене не могла. Вот и приходилось время от времени нижней части туловища страдать за недоработки верхней части. В принципе, это было бы не так уж и страшно, всё же англичанка не всегда зверствовала, но после всех приключений этих трёх дней попа обрела такую чувствительность, что Алла боялась даже простого шлепка, а мысль о дюжине (как минимум) ударов тростью наполняла её ужасом. К тому же ещё неизвестно, что её ждёт в музыкальном классе…

За этими мрачными размышлениями её и застал вернувшийся с работы муж.

- Дорогая, тут такое дело…, - произнес он смущенно.

- Что ещё? – с почти мученическим пылом вопросила Алла.

- Пришло уведомление от Транснацбанка… Это насчёт твоего поручительства за Полину.

- Да, да, помню, - и Алла действительно тут же вспомнила, как Полина, с которой они  дружили ещё с института, взяла кредит в этом самом банке и упросила выступить поручителем. А неделю назад Полина звонила и рыдающим голосом просила прощения, обещала перевести в банк очередной платёж так скоро, как только сможет. Алла её как смогла, утешила, не очень задумываясь над тем, чем эта история грозит лично ей.  А вот теперь, похоже, и до нее очередь дошла.

- И чего они хотят?

- Просят прибыть в офис. В эту пятницу.

- Понятно. Прибуду. Обязательно. Если смогу ходить.

Муж нерешительно потоптался возле дивана. Алла повернулась и выжидательно на него посмотрела.

- А ещё, ты ведь помнишь, что у нас на субботу намечено?

Алла сглотнула и помотала головой. Да, она вспомнила, но воспоминание это было настолько нерадостным, что она изо всех сил пыталась его отогнать.

- Всё, что заработала за неделю, надо будет получить ещё раз! – торжественно провозгласил муж.

Алла робко возразила:

- А может того… перенести?

- Но как же! Это ведь традиция… предками данная мудрость народная! Я и так стараюсь не лютовать… ты же знаешь.

Тут Алле возразить было нечего. Многие истинные поборники традиций строго настаивали на еженедельном профилактическом воздействии, а её муж на их фоне действительно выглядел гуманистом.

- Конечно, я буду стараться… учитывая состояние… но всё же порядок есть порядок…

- Да, порядок, конечно, порядок.

Алла с трудом сдерживала слёзы, но уж если выпала такая неделя, то ничего не поделаешь, придётся терпеть.