Сюрприз

В тот день Николай Семёнович заехал в квартиру своего брата, чтобы одолжить на время перфоратор. Дело в том, что Николай Семёнович собирался начать дома небольшой ремонт, но, как на грех, купленный им как-то по дешёвке перфоратор сломался ровно через неделю после окончания гарантийного срока. Покупать новый было как-то не с руки, и он позвонил племяннице Анжелочке, которая жила в квартире у родителей, уехавших ещё год назад в длительную командировку. Анжелочка покопалась по шкафам, нашла нужную коробку и они договорились, что Николай Семёнович при первой же возможности приедет в гости попить чаю, а заодно заберёт инструмент.

Всю неделю возможность приехать никак не представлялась. Только в субботу вечером Николай Семёнович после утомительно долгой прогулки по торговому комплексу с женой Валентиной отправил её домой с покупками, а сам, купив по дороге вафельный тортик, поехал к племяннице. Перед этим он несколько раз набирал её телефон, слушал длинные гудки и ворчал про себя: «опять трубку не берёт!». Впрочем, проблема решалась довольно просто – у Николая Семёновича были с собой предусмотрительно захваченные запасные ключи, отданные ему братом перед отъездом. «Если нет Анжелочки, просто заберу дрель и уеду, а что чаю не удастся вместе попить, так сама виновата, я ей тортик оставлю».

Николай Сёменович поднялся в лифте на шестой этаж, покручивая кольцо с ключами на пальце, тихо открыл дверь и также тихо зашёл внутрь, в тёмную прихожую, откуда открывались вправо дверь на кухню, а слева дверь в большую комнату. Он хотел было крикнуть шутливо: «Хозяева дома?», но тут его внимание привлекли странные хлопающие звуки, шедшие из большой комнаты. Николай Сёменович осторожно двинулся вперёд, вытягивая шею, и заглянул в дверь.

Открывшееся перед глазами зрелище заставило Николая Семёновича застыть на месте с отвисшей челюстью. Первое, что бросилось ему в глаза, – крупные, пухлые обнажённые женские ягодицы. Второе – узкая женская ладонь, равномерно опускающаяся на эти самые ягодицы с громким сочным хлопком. На одну половинку, на другую. На одну, на другую. Завороженный этим зрелищем, Николай Семёнович даже и не сразу понял, что ладонь принадлежит его племяшке Анжелочке. Тихой, скромной Анжелочке с кудрявыми волосами и большими, наивными глазами! Доброй Анжелочке, никогда никого не обижавшей, плакавшей горькими слезами над книгой «Белый Бим Чёрное Ухо».

В пятом (или шестом?) классе Анжелочка пожаловалась Николаю Семёновичу на то, что её всё время обижает один мальчик. А когда он сказал ей: «Да врежь ему портфелем по башке и всех делов-то», Анжелочка возмущённо воскликнула: «Нет, дядя Коля, нельзя никого бить!». А вот сейчас на её обычно ласковом лице не было видно ни малейшего признака милосердия. Наоборот, в каждой его чёрточке читался хищный, охотничий азарт: губы поджаты в кривой улыбке, обнажающей зубы, глаза сверкают жестоким огнём, ноздри восторженно раздуваются, на лбу прорезалась вертикальная морщина, свидетельствуя о том, насколько сильно и глубоко Анжелочка увлечена процессом шлёпанья.

Она лупила ягодицы своей жертвы со всего маха, вкладывая в удары удивительную для её хрупкого и лёгкого тела силу. От каждого из яростных шлепков по наказуемой части тела пробегала волна, а там, где ладонь врезалась в нежную плоть, оставался наливающийся краснотой отпечаток. Эти отпечатки медленно, но верно сливались в одно большое пятно, покрывающее всю поверхность ягодиц и даже верхушки бедёр.

Под этим воздействием ягодицы всё активнее вздрагивали и шевелились из стороны в сторону, выдавая то, что их хозяйка отнюдь не получает удовольствие от процедуры. Лица владелицы Николай Семёнович, по понятным причинам, увидеть не мог, но, судя по доносившимся до него жалобным всхлипам, навряд ли на нём было радостное выражение.

- Не дёргайся! Лежи смирно! – прикрикнула, разозлившись, Анжелочка на свою жертву. - А то сейчас ремень возьму.

Владелица попы попыталась выразить протест негодующими звуками, больше похожими на горестное мяуканье, но Анжелочка жёстко прервала попытку бунта:

- Да, возьму. Пока об твою задницу всю ладонь не отбила.

Она демонстративно подула на свою ладошку, слегка встряхнула длинными волосами, подняла голову, повернулась и увидела застывшего Николая Степановича.

- Ох ты ж.... ё-ё-ё-ё...., - протянула Анжелочка полузадушенным голосом.

- Что там? Что случилось? – Попа на коленях Анжелочки сдвинулась влево, спина изогнулась, и на Николая Семёновича изумленно уставилось раскрасневшееся миловидное девичье личико.

- Иииииииии, - с этим воплем девушка свалилась с колен Анжелочки, тут же вскочила, кинулась в угол, схватила какую-то тряпку, прижала к груди (приятно округлой и объёмистой, как машинально отметил про себя Николай Семёнович), и, всё так же продолжая верещать на одной ноте, кинулась в прихожую, затем в ванную и, похоже, заперлась там. Когда она пролетала мимо, Николай Семёнович заметил, что девушка путается в тонких белых трусиках, висящих у неё на щиколотках.

- Хто... хто это? – с какой-то растерянно-глупой интонацией спросил Николай Семёнович.

- Оксана, - так же растеряно ответила Анжелочка. – Однокурсница моя. Я же рассказывала... комнату снимает... у меня...

- А ты ёё это... ну это... зачем?

Но тут Анжелочка, оправившись от первого шока, вспомнила, что лучшая защита - это нападение. Она выпрямилась, надменно взглянула на своего собеседника и строгим тоном заявила:

- Вообще-то, звонить надо и предупреждать, прежде чем идти в гости!

- А я звонил! Я три раза звонил! Ты же сама трубку не снимаешь!

- Ой, - Анжелочка вскочила, метнулась к полке, схватила мобильный. - Точно, я же вчера на лекции звук отключила. Ой, сколько тут звонков пропущенных... И смски... ну надо же. Что же я так?

С этими словами она погрузилась в изучении информации на экране телефона. Николай Семёнович почувствовал, что его сознательно игнорируют, чтобы уйти от темы, грозно втянул в себя воздух и пророкотал:

- Так всё-таки, я хотел бы понять, что тут происходит.

- Да ладно тебе, дядь Коль, - махнула рукой Анжелочка, не отрываясь взглядом от экрана телефона. – Оксана – девушка простая, провинциальная. У неё постоянно косяки бывают. А я её наставляю, так сказать, а если уж очень сильно тупит, вот так вот воспитываю.

- Воспитываешь? Да тебя ж саму... никто никогда... даже пальцем!

- Вот именно! А Оксану с детства отец только так и наставлял на путь истинный, так что она привычная. А отец у неё знаешь какой, ух! Бывший военный. Она его до сих пор боится!

Николай Семёнович ошеломлённо поморгал, пытаясь сообразить, как связаны между собой строгий отец Оксаны и та сцена, которую он только что наблюдал, но быстро понял, что логика Анжелочки ему недоступна. Поэтому просто мрачно сказал:

- Я вообще-то за перфоратором приехал...

- А, да, точно, я нашла, вон там, возле батареи лежит, в коробке.

- И ещё я тортик принёс. Вафельный.

- О, тортик – это замечательно. Ты проходи на кухню, дядь Коль. А я пойду Оксану из ванной комнаты вытаскивать.

Тем временем Оксана, залезшая с ногами на стиральную машину и сжавшаяся в комочек, никак не могла перестать всхлипывать и размазывая рукой слёзы по лицу. Наказания от Анжелочки ей никогда не нравились, но такого ужаса она уж точно никак не могла ожидать. Предстать перед взрослым мужчиной, чужим, незнакомым, с голой нарумяненной попой, елозящей на коленях у соседки. Какой кошмар! Какой стыд!

А как она радовалась, когда ей удалось вырваться в Москву из Вологды, из бессмысленной, депрессивной провинциальной жизни. Через какой скандал ей довелось пройти, когда отец узнал, что она подала документы в московский ВУЗ. Сколько сил и нервов ей всё это стоило... Но она была готова пойти на что угодно, лишь бы избавиться от постоянной слежки, от вечного гнетущего, изматывающего проклятия: «ты должна учиться лучше всех в классе, ты должна быть всегда самой послушной, ты должна сидеть дома и делать уроки, а не то...» и сопровождающего эти слова многозначительное поглаживание ремня на талии. От матери, которая всегда поддерживала отца, которая на все жалобы дочери, на демонстрацию высеченных, покрытых синяками, ягодиц всегда сухо отвечала, пожав плечами: «заслужила – терпи».

А Москва, та Москва, о которой она мечтала с раннего детства, оказалась мрачным, недружелюбным городом. Однокурсники презирали её провинциальный говорок, немодную прическу, неумение одеваться и пользоваться косметикой, чересчур пухлые формы, застенчивость и рвение в учёбе. Хозяйка, у которой она снимала комнату, мучила её постоянными придирками, а у Оксаны не хватало духу ей возразить.

Единственным светлым моментом в московской жизни стало знакомство с Анжелочкой. В какой-то момент по доброте душевной та возмутилась отношением однокурсников к Оксане и взяла простодушную провинциалку под свою защиту. Анжелочка ходила с ней вместе по магазинам, учила подбирать одежду и правильно накладывать на лицо помаду и тени. Когда же отношения Оксаны с квартирной хозяйкой совсем разладились, Анжелочка предложила ей пожить у себя за символическую плату. Родители Анжелочки как раз только что уехали, места в квартире было предостаточно, а вдвоем и поддерживать порядок в жилище куда проще, да и просто веселее, чем в одиночестве.

Как-то раз, во время одного откровенного девичьего разговора, Оксана пустилась в воспоминания о детстве, об отношениях с родителями, о воспитательных мерах, которые к ней применяли. Анжелочка ужасалась, ахала, качала головой, обнимала подругу в знак утешения. Она и представить себе не могла, что в наши дни кто-то может воспитывать детей таким ужасным образом. Но в то же время, как она с трепетом ощутила, рассказ Оксаны произвёл на неё какое-то странное действие. Покорность и застенчивость Оксаны так «заводили» Анжелочку, что ей самой очень хотелось увидеть, как же происходили эти порки, а, может даже и поучаствовать.

Спустя какое-то время Оксана забыла утром запереть дверцу морозилки, и, пока они были в институте, лёд разморозился, залив водой полкухни. Оксана, увидев лужу, сразу кинулась её вытирать. При этом она выглядела такой растерянной и виноватой, что Анжелочка, сама себе удивляясь, как будто случайно строго шлёпнула её несколько раз по попе. Оксана восприняла шлепки как должное и не возмутилась, что с её стороны, конечно, было большой ошибкой. В следующий раз за какую-то столь же несерьёзную провинность Анжелочка отшлепала её уже вполне серьёзно, хотя пока ещё и через халат.

Дальше наказания быстро пошли по нарастающей: в следующий раз Анжелочка задрала на своей жертве халат и разложила её у себя на коленях, а вскоре дело дошло и до спущенных трусиков. Так что, когда, в конце концов, в ход пошёл тонкий и узкий ремешок от сумочки, возражать и сопротивляться Оксане было уже как-то и неудобно.

Анжелочка сама не понимала, что с ней происходит. Она ведь никогда не отличалась жестокостью, напротив, всегда считала себя доброй и отзывчивой. Никаких плохих чувств к Оксане она не испытывала, и на самом деле не сердилась за все те мелкие ошибки, которые та совершала. Анжелочка пыталась утешить себя тем соображением, что выступает по отношению к Оксане в роли старшей сестры, которая наставляет и, если надо, исправляет младшую сестру. Она боялась признаться самой себе, что наказывает Оксану потому, что наслаждается её покорностью и трепетанием женского тела на своих коленях, что ей нравится ощущать себя повелительницей попавшей в её подчинение юной соседки, которую она может наказывать и миловать по своему произволу. И что в том сладком трепете, который она испытывает, когда после наказания обнимает всхлипывающую жертву, когда ласковыми движениями втирает в её повреждённую кожу восстанавливающий крем, нет ровным счётом ничего сестринского.

Оксана от неожиданного преображения подруги была отнюдь не в восторге. Но в этом проклятом городе Анжелочка была единственным близким ей человеком, рядом с которым Оксана чувствовала себя в безопасности. И потом, хотя сама порка была ей крайне неприятна, потом, когда Анжела обнимала её, шептала на ухо утешительные слова, растирала нежными движениями крем по воспалённой коже, Оксане чувствовала удивительно приятную истому. Это так отличалась от того, что было в детстве, когда отец грубо толкал её на кровать, рывком задирал платье и хлестал без разбора, а потом она шла рыдать к себе в комнату – одинокая и безутешная. Ей так не хватало нежных объятий в детстве, что теперь ради них она была готова терпеть боль и унижение.

Но сегодняшнее появление неожиданного свидетеля её наказание выбило Оксану из колеи. Она больше не хотела объятий, она хотела куда-нибудь провалиться, просочиться через решётку сливного отверстия в канализационную трубу, сбежать через окно. А потом вернуться обратно в Вологду, домой. И пусть отец её хоть каждый день лупит ремнём, пусть, лишь бы уехать прочь из этого проклятого города, где она испытала такой позор, лишь бы не видеть довольную Анжелочку, лишь бы оказаться как можно дальше от её гнусного, противного дядюшки.

И тут гневные мысли Оксаны прервал тихий стук в дверь.

- Убирайся! – истерично крикнула Оксана. – Не хочу тебя видеть! Никогда!

- Ну, Оксаночка, милая... прости меня, пожалуйста..., - раздался из-за двери непривычно робкий голос Анжелочки, - понимаешь, дядя Коля звонил мне, а я у мобильного звук выключила...

Оксана громко и вызывающе всхлипнула.

- Послушай, там дядя Коля тортик принёс. Пойдём, покушаем. Он хороший... дядя Коля, я имею в виду, не тортик. То есть нет, тортик тоже хороший. И дядя Коля хороший... И я хорошая, и ты... Все хорошие.

- Ненавижу тебя! – крикнула Оксана, но как-то неубедительно.

- Ой, ну, Оксаночка, ну ладно тебе... ну вот так получилось, так что же теперь, будешь всю жизнь в ванной сидеть.

- Я уеду! Я домой вернусь!

- Вернёшься, конечно, вернёшься, только потом. А сейчас открой.

Ругая себя за малодушие и за то, как легко она поддаётся на просьбы Анжелочки, Оксана слезла со стиральной машины и открыла защёлку. Анжелочка тут же ворвалась в ванную комнату как ураган, обняла Оксану, заглянула в её глаза и нежно погладила по спине.

- Не плачь, девочка моя, не плачь... Всё будет хорошо. Сейчас ты вытрешь слёзки, умоешься и мы пойдём пить чай с тортиком. Договорились?

Оксана слабо кивнула.

Николай Семёнович уже успел распаковать и аккуратно разрезать торт, вскипятить чайник и разлить кипяток по чашкам, когда в комнату вошли рука об руку улыбающаяся Анжела и смущённая, пунцовая Оксана. Николай Семёнович смог наконец-то спокойно разглядеть соседку своей племянницы, и, надо отметить, увиденное произвело на него весьма приятное впечатление. Высокая, крупная девушка с полным, добродушным лицом, она удивительно контрастировала с худощавой, подтянутой Анжелочкой. В разрезе халата выступала могучая грудь, а едва доходивший до колен халат оставлял неприкрытыми крепкие, загорелые икры.  

- Эх, - не удержался от восторженного восклицания Николай Семёнович, - ну ты и краля. Что ж ты позволяешь этой пигалице так над собой измываться? Да её саму драть и драть надо.

Оксана, и без того смущённая, от этого намёка на недавний позор, отчаянно всхлипнула и устремилась было обратно в ванную, но Анжелочка перехватила её, сжав плечо железной хваткой:

- Стоять! В смысле, сидеть! И чай пить! А ты, дядь Коль, перестань смущать нашу девочку. Лучше расскажи, что ты там с ремонтом задумал. И как вообще дела у тебя.

Николай Семёнович, никак не ожидавший от кроткой Анжелочки такого приказного тона,  крякнул и покачал головой. Всё-таки, надо признать, племяшка его после того, как пошла в институт, изрядно повзрослела и даже как-то заматерела. А может, дело и не в институте, а в её новой соседке, если даже не сказать, сожительнице, с которой они находятся в весьма странных отношениях... Но додумывать эту  тревожащую (и странно возбуждающую) мысль он не стал и повёл степенный рассказ о последних новостях, о треклятом китайском перфораторе, вышедшем из строя в самый ответственный момент, о начальстве на работе, которое угнетает и не даёт вздохнуть и о прочих перипетиях своей немудрёной жизни.

Пока он говорил, смущение Оксаны потихоньку проходило. Николай Семёнович действительно оказался милым человеком, весёлым и простодушным. Так что через какое-то время она даже заговорила сама, и уверенно, хотя и несколько застенчиво, рассказала о своей родной Вологде, о провинциальной жизни и разных местных весёлостях,  о своих впечатлениях от Москвы и об учёбе в институте. О той сцене, свидетелем которой он стал, Николай Семёнович более не упоминал и вообще постарался выбросить её из головы, справедливо рассудив, что всё это личное дело Анжелочки и Оксаны, и кто он им такой, чтобы в это самое дело вмешиваться.

Примерно минут через сорок Николай Семёнович, подхватив перфоратор, вышел в прихожую и распрощался с милыми хозяюшками. Подружки закрыли за ним дверь и вернулись на кухню.

- Видишь, я же говорила, что он хороший! – сказала Анжелочка.

- Ага, ага, - закивала Оксана. Истерика, приключившаяся с ней в ванной комнате, уже казалась ей самой глупой и детской. И что это вдруг она решила уехать от таких милых и хороших людей, как Анжелочка и дядя Коля? Радостно напевая себе что-то под нос, она быстренько убралась на столе и вымыла посуду. Затем, всё в том же радужном настроении, прошла в большую комнату... и застыла на пороге, как вкопанная. Анжелочка сидела на том же стуле, что во время их предыдущей, прерванной «беседы» и смотрела на Оксану с грозным прищуром, а на столике рядом с нею красовался столь хорошо знакомый Оксане ремешок от сумочки.

- А... аааа... – беспомощно протянула Оксана.

- Что «а»? Мы же так и не успели закончить сеанс воспитательной работы. Так что скидывай, милая, халатик, спускай трусики. И ложись ко мне на коленочки. Попка у тебя, небось, уже прошла, так что надо её по новой нарумянить. А потом и до ремешка дело дойдёт, ты не сомневайся.

Оксана всхлипнула и покорно развязала пояс на халате.

Николай Семёнович вернулся домой в приподнятом настроении. Он не стал рассказывать жене о том, что увидел в квартире племянницы, только упомянул о том, что забрал перфоратор. Впрочем, Валентине было совсем не до этих подробностей. Она примеряла перед зеркалом свежекупленные обновки, безо всякого стеснения раздеваясь до нижнего белья. Николай Семёнович смотрел на её рыхлое тело с отвисшим животом и с тоской вспоминал мелькнувшие перед его взглядом, увы, лишь на миг, налитые груди и упругие ляжки Оксаны.

Тем временем, очередь дошла до шёлкового халата в китайском стиле, с драконами, точно так же до колен, как тот халатик, который Николай Семёнович  с таким удовольствием наблюдал сегодня на молодой провинциалке.

- Как, идёт мне? – спросила Валерия озабоченно. – Не слишком коротковат?

- Мммм... дай-ка поближе посмотрю.

Николай Семёнович шагнул к жене, остановился и неожиданно даже для себя самого влепил ей крепкий шлепок ладонью по правой ягодице.

- Ой! – взвизгнула Валентина. – Ты чего это?

- Заигрываю, - буркнул Николай Семёнович и врезал ладонью ещё раз, но уже слева.

Валентина резко повернулась и сильно толкнула его в грудь.

- А ну перестань, больно же! Спятил, что ли?

-- Да не... это я так..., - пробормотал Николай Семёнович, отступив.

- Дурак! – сердито выкрикнула Валентина, поглаживая пострадавшую часть тела. И тут же внезапно улыбнулась и сказала довольным тоном:

- А халатик-то, получается, ничего так, да?

- Ага. Очень даже. Это... того... провоцирует! Вот.

Валентина снова повернулась к зеркалу и огладила себя по бокам.

- Удачная, значит, покупка. А ведь это ты ещё мою новую ночнушку не видел!

И тут же ночнушка была продемонстрирована Николаю Семёновичу во всех возможных ракурсах и была немедленно оценена им парой столь же крепких шлепков по всё тому же месту. Валентина от шлепков поморщилась, но предпочла воспринять их как комплимент или даже своеобразные аплодисменты её новому гардеробу. Разошедшаяся и до крайности довольная такой реакцией мужа, Валентина скинула ночнушку и тотчас же потащила Николая Семёновича в кровать, чему он нисколько не сопротивлялся.

Этой ночью Николаю Семёновичу не спалось. Перед его мысленным взором раз за разом прокручивалась будоражащая сцена с круглыми ягодицами, вздрагивающими под ударами женской ладони. Он думал о том, что всё-таки очень странно, непонятно и загадочно, то, что происходит между Анжелочкой и Оксаной, но занимало его всё-таки больше даже не это, а другой, неожиданный и никогда ранее не приходивший ему в голову вопрос. Ну вот, хорошо, на пару шлепков по халату Валентина отреагировала достаточно спокойно, а что если он попробует перекинуть её через колено, задрать халатик и отшлёпать по-настоящему, так, как Анжелочка шлёпала Оксану? Что тогда будет? Не получит ли он дикий скандал с киданием предметов в ответ на такую попытку? Да, доля риска есть, но ведь кто не рискует, тот не пьёт шампанского. А попробовать очень уж хочется, хотя и непонятно почему.

Интересно, что в то же самое время мирно сопящей рядом с ним Валентине снился сон, который она не видела уже много лет, со времён школы. Ей снилось, что она пионерка-героиня. Маленькая, напуганная девочка, которую поймали, когда она пыталась что-то там поджечь, и привели на допрос в гестапо. Перед ней стоит высокий, строгий, каменнолицый эсесовец (неуловимо похожий на актёра Тихонова, только моложе и суровее) и размеренно постукивает по сапогу тонким хлыстиком. И от вида этого хлыстика, от равномерного, неумолимого звука, раздающегося от соприкосновения хлыстика с кожаным сапогом, ей одновременно и жутко, и как-то удивительно приятно... так что даже перехватывает дыхание, и всё тело становится мягким, податливым и разморенным, как после бани.

А в той квартире, где сегодня побывал Николай Семёнович, бедная Оксана, лежащая на животе, тоже всё никак не могла уснуть. И причиной тому было не только то обстоятельство, что, несмотря на тщательную обработку кремом, её попка всё ещё саднила после укусов ремешка. Куда больше чем жжение в нижних поверхностях её занимало размышление над брошенными вскользь словами дяди Коли, что саму Анжелочку надо драть и драть. Чем больше она думала, тем справедливей казались ей эти слова. В конце концов, это она пострадала сегодня, её унизили, выставили на посмешище, и всё только потому, что Анжелочка забыла включить звук у телефона. Нет, так дальше дело не пойдёт. Она обязана взять реванш.  Пора уже и Анжелочке узнать, что это такое – крепкая ладонь, хлещущая по нежной коже. И сделать это надо обязательно завтра, пока ещё Анжелочка чувствует стыд и смущение за сегодняшнее происшествие (а Оксана каким-то шестым чувством уловила эти чувства Анжелочки, когда та необычно долго мазала её кремом и как-то особенно нежно сжимала в объятиях), и, самое главное, пока у неё самой достаёт решимости для такого поворота в отношениях с подругой.

Анжелочка мирно спала на своей кровати, свернувшись в клубочек, даже и не подозревая о тех зловещих планах, что роятся в голове её соседки. Хотя... не зря же говорят, что когда люди долго живут рядом, они начинают понимать друг друга без слов. Вот и Анжелочке сейчас снилось, как она быстро и беззаботно скачет по берегу моря на чёрном коне на фоне заходящего солнца. Конь идёт галопом, так что тело Анжелочке быстро подскакивает и крепко ударяется о седло. Причём, что удивительно, от этих болезненных ударов она чувствует странное, томительное удовольствие. Она поднимает взгляд и видит, что над морем восходит полная луна, багровеющая в лучах заката, и вид этой луны пробуждает в ней и страх, и какое-то сладкое предчувствие, как будто впереди её ждет новое приключение – манящее и пугающее одновременно.